Ежов и ежовые руковицы

Ежовщина — так в народе назвали период массового террора в СССР в 1937-1938 годах, когда народным комиссаром внутренних дел был Николай Иванович Ежов. За этот короткий срок было расстреляно 682 000 человек, что составляет 82% смертных казней за всю историю СССР: от Октябрьской революции 1917 года до Беловежских соглашений 1991 года.

Николай Ежов нарком НКВД

Гражданскую войну и в годы пресловутого красного тер­рора было расстреляно в 4,7 раза меньше людей (146 000), чем за 1,5 года ежовщины. Как объяснить эту аномалию? Быть мо­жет, судьба самого Ежова, прозванного «кровавым карликом» за низкий рост, даст подсказку?

Николай Ежов и начало карьеры

Он вступил в РСДРП(б) только летом 1917 года, никакой подпольной роман­тики не изведал. Серенький человек, на волне Гражданской войны ставший партийным функционером, причем во многом благодаря своей первой жене. Пороха он почти не нюхал, но шажок за шажком продвигался по бюрократичес­кой лестнице. Даже страсть к горячи­тельным напиткам ему не мешала, а по­могала: он пил с нужными людьми.

Конечно, Ежов не был только карика­турным подонком. Что-то человеческое теплилось в этом карьеристе. Обра­зования он толком не получил, но лю­бил читать — и не только марксистские книжки, необходимые для партийной работы. Свободное от службы и запоев время он проводил в библиотеках и читальнях.

Насмешливые коллеги про­звали его Колька-книжник, и мало кто мог предречь ему большое будущее. Но он искусно колебался вместе с «гене­ральной линией» и, когда Иосиф Сталин отодвинул на обочину ленинскую гвар­дию, сумел пробиться в ответственные работники. Хотя и на фоне старых пар­тийцев, и в команде Сталина его счи­тали посредственностью. Чем он при­глянулся вождю, неизвестно. Видимо, сумел доказать ему свою фанатичную преданность.

В начале 1934 года, на XVII партийном съезде, Ежова избрали председателем мандатной комиссии. Он контролировал работу съезда и результаты голосования по важнейшим вопросам. Тогда же Ежова избрали членом ЦК: он стал курировать вопросы «партийного контроля». Воз­можно, уже в ту пору Сталин решил его руками «расчистить» НКВД.

После убийства Сергея Кирова Ежов вместе со Сталиным выехал в Ленин­град и остался там, чтобы контроли­ровать ход следствия. Ежов понимал: чтобы упрочить карьеру, нужно вскрыть заговор, связанный с оппозицией. За убийством Кирова должны были стоять Зиновьев и Каменев — давние против­ники Сталина. И он сфабриковал это дело на славу.

Ежов и ежовые руковицы

А потом убрал и генераль­ного комиссара госбезопасности Генри­ха Ягоду, которого представил одним из главных двурушников, тайным троцкис­том, наймитом множества разведок и подвел под расстрел.

Ежов возглавил кампанию по учету партийных билетов, которая вылилась во внеочередную чистку партии, по­скольку усердный секретарь ЦК потре­бовал исключения из ВКП(б) не менее 15% ее членов.

Железный нарком

Знаком доверия со стороны Ста­лина стало назначение Ежова нарко­мом внутренних дел. Он взял с места в карьер. Для начала новый хозяин Лубянки постарался упростить механику арестов, приговоров и расстре­лов. И заменил судебно-следственную практику тройками, которые состояли из руководящих кадров НКВД и партии.

Тройки практически бесконтрольно и крайне быстро взялись штамповать приговоры. Нарком ввел официальные разнарядки, планы по количеству арес­тов, которые на практике превышались в два-три раза. Эту «чрезвычайщину» Ежов объяснял очередным наступлени­ем «троцкистских банд».

Он ничего не понимал ни в разведке, ни в контрразведке. Чекисты Ежова не любили, считали чужаком, выходцем из ЦК. И он не берег ценные кадры, с легко­стью подписывая смертные приговоры видным мастерам разведывательных игр, начиная с Артура Артузова.

Железный нарком умело играл на политических инстинктах Сталина, по­ставив на поток раскрытие сфабрикован­ных заговоров. При этом Ежов скрывал от Генерального секретаря необъясни­мые масштабы репрессий.

Действовал ли Ежов сознательно или стал инструментом в руках «своих людей» из ЦК, которых он привел в каби­неты на Лубянке, неизвестно. Но взвин­чивание репрессий, несомненно, шло не на пользу Сталину: необоснованные преследования и расправы не повышали лояльность общества.

Черная метка ежовщине

В газетах прославляли «ежовые ру­кавицы», а Сталин уже раздумывал, как нейтрализовать Ежова. Черной меткой для Кольки-книжника стал перевод в Москву опытного грузинского коммунис­та и чекиста Лаврентия Берии, который стал устанавливать в НКВД свои поряд­ки, В стране прекратились повальные репрессии. Ежову оставили лишь одну скромную должность — наркома водного транспорта. Он понимал, что это предвестие расправы; и пытался выйти на связь со Сталиным, чтобы объясниться, но тщетно.

Фотография Ежова последних лет жизни и его письмо Сталину

Людей Ежова спешно удаляли из ор­ганов и арестовывали, А потом пришел черед и его самого. В сейфе бывшего хозяина Лубянки в его служебном каби­нете нашли заведенные им личные дела на многих членов ЦК, в том числе даже на Сталина и Маленкова. При этом отсут­ствовали дела на Молотова, Кагановича, Ворошилова и Хрущева. Берия отныне не сомневался: Ежов собирался захватить власть и рассчитывал частично уничто­жить политическую элиту.

Шпион и заговорщик

«Кровавый карлик» попал в Сухановскую тюрьму, разместившуюся под Москвой в здании бывшего монастыря. Сухановка, или «Объект 1/10», была осо­бым следственным изолятором, из ко­торого редко кто выходил живым. Ежова посадили в одиночную камеру размером 2,5 на 3 метра, где были лишь табуретка и прикрученные к стене нары, опускавшиеся только на ночь. Несмотря на то, что Ежова тщательно обыскали и переодели, в камере постоянно находился контро­лер, который следил, чтобы заключенный не попытался покончить с собой.

Сталин, Ежов, Молотов и Ворошилов

Судебный процесс над Ежовым

В начале 1939 года Сталин считал, что над заговорщиками из НКВД необ­ходимо организовать открытый процесс. Но началась Вторая мировая война, и показывать слабость власти в СССР ста­ло опасно. А именно такое впечатление создалось бы у иностранных наблюда­телей, если бы на суде прозвучали при­знания о подготовке переворота и поку­шении на Сталина на Красной площади 7 ноября 1938 года. Поэтому открытого процесса не было.

На суде обвиняемый отказался от своих показаний, клялся в верности пар­тии… Следствие выручил Михаил Фриновский. Он был правой рукой Ежова, а возможно, и его мозговым центром. И выложил все, что требовал Берия. В результате бывшего наркома пригово­рили к высшей мере.

Расстреляли и всех его ближайших соратников, родственников и приятелей, включая подруг бывшей жены. Сама па­мять о железном сталинском наркоме превратилась в выжженную землю.

После этого прекратились бессудные расстрелы. Вместо троек заработали суды. И не менее 100 000 необоснован­но арестованных выпустили на свободу. Политика партии и правительства стала заметно мягче. Однако раны ежовщины зарубцевались нескоро.

Кто быстрее

Одним из собутыльников Ежова был банковский туз Лев Марьясин. Напившись, они устра­ивали соревнования, кто из них, сняв штаны, на корточках, выпуская газы, быстрее сдует горку папирос­ного пепла с пятикопеечной моне­ты. Ежов называл его Левушкой. Но позже это не помешало ему отдать приказ сначала пытать Марьясина, а потом расстрелять.

Жена Ежова

Политический крах совпал с личной драмой наркома: Ежов узнал, что его вторая жена — Евгения Хаютина — за­крутила роман с писателем Михаилом Шолоховым. Нарком избил супругу, они развелись. Хаютину направили на лечение в санаторий, и там она по­кончила с собой. А может быть, стала жертвой отравителей.