Ель самое древнее растение в русском лесу: ископаемые остатки ели палеонтологи обнаруживают в отложениях мелового периода, а потому интересные факты о ней копились веками.
Ель поющее дерево
Россия, пожалуй, самая “еловая” страна: ель – дерево преимущественно северное, южнее 35 градуса северной широты ее встретишь разве что в высокогорье.
Древесина ели белая, легкая и мягкая. Ее использовали для своих нужд еще жители неолита (находки в селище Пазарджик, Болгария). Из древесины ели изготовлены четырехметровые весла знаменитого Усебергского корабля викингов, раскопанного в 1904 году в Южной Норвегии, близ Осло-фьорда.
Дай мне, Ель, смолы тягучей,
Дай смолы своей и соку:
Засмолю я швы в пироге,
Чтоб вода не проникала,
Не сочилася в пирогу,
– говорит индеец Гайавата, герой поэмы Г. Лонгфелло, переведенной на русский язык И.А. Буниным: ее смолой древние мореходы смолили днища своих кораблей.
Ель называют “поющим деревом”: из нее изготавливают деки фортепьяно, скрипок, виолончелей, арф, балалаек, гитар, мандолин. Для этих целей выбирают ели 100-120-летние, особенно правильного сложения, с исключительно ровным распределением волокон древесины, с годичными кольцами одинаковой ширины. Такие “поющие” ели еще называют резонансными.
Туристам, посещающим североитальянский город Кремону, родину великих скрипичных мастеров, непременно показывают расположенный неподалеку еловый лес в предгорьях Доломитовых Альп, где их шедевры некогда шумели зеленой хвоей.
Амати, Страдивари, Гварнери часами бродили по этому лесу, придирчиво выбирая ту самую, единственную, им одним ведомую ель.
В Государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов в Москве хранится несколько скрипок, альт и виолончель работы Антонио Страдивари (16431737). Чести сыграть на них удостаиваются лишь очень немногие, самые выдающиеся музыканты.
Ели ли ли ела или происхождение слова ель
Русское “ель” (как и древнегреческое элат) происходит от индоевропейского едл – “колючий”. Колючие (и потому обережные, защищающие от злых сил) и вечнозеленые (символы вечной природы, вечного обновления жизни) ветки ели, сосны, можжевельника со времен язычества использовались кельтами, германцами, скандинавами, славянами для украшения жилищ и хозяйственных построек в пору зимнего солнцестояния, поворота года на лето.
У угро-финских народов ель, береза и сосна составляли особо почитаемую триаду. Прибалтийские финны поклонялись им в хийси – священных рощах. В верованиях удмуртов это деревья верховных богов: сосна посвящена творцу мира Инмару, береза – богу земли Кылдысину, ель – Квазю, богу воздуха и погоды, покровителю пчел.
Жертвы Инмару, богу верхнего мира, сжигались на священном костре перед сосной, жертвы Кылдысину – серебряные монеты, кости жертвенных животных – закапывались в землю у корней березы, жертвы Квазю, богу среднего мира – шкуры жертвенных животных, куклы-фетиши, полотенца – развешивались на ветвях ели.
В жертву Инмару приносили животных белого цвета, Кылдысину – черного, Квазю – красного.
Отголоски этих верований в славянском фольклоре – белый, красный и черный лесные всадники в русской сказке “Василиса Прекрасная” и русские пословицы о лесах еловом, березовом и сосновом: в одном – молиться, в другом -жениться, в третьем – умирать.
Не случайно “еловый” Квазь привиделся Василисе в огненном, красном обличье. “Жаровая” ель, отмечает историк первобытных религий С.А. Токарев, “была символом огня (в том числе и небесного), возможно, из-за сходства ее формы с формой пламени”.
Ель в славянской мифологии
Совершенно особое место занимает ель в восточнославянской мифологии. Служившие оберегами изображения елочек присутствуют уже на праславянской керамике Триполья (IV-III тыс. до н. э.).
Если для морских волков скандинавов главными деревьями были дуб и ясень, из которых делались корпуса их наводивших ужас на все окрестные народы “драконьих” ладей, то для наших предков-землепашцев главной была земля, и то, что на ней произрастало, и то, чем ее обрабатывали.
Вершалиной, вершиной, цапулькой, отмечает выдающийся русский этнограф Д.К. Зеленин, называлась верхняя часть елового ствола с сильно заостренными сучьями – простейшая соха, пахотное орудие, которым рыхлили подсеки, где невозможно было бы пахать ни плугом, ни сохой из-за обилия пней и крепких корней.
Название старинного русского города Елец, что в Липецкой области на реке Сосне, – от простейшей бороны-суковатки (она же ельчина, ельцы) из расщепленных еловых досок: 3-8 или более, на нижней части которых имелись сучья 35 – 80 сантиметров длиной, заостренные и служившие зубьями бороны.
Из ели делалось многое в крестьянском обиходе – от избы до прялки.
Неудивительно поэтому, что, как отмечает этнограф Т. А. Агапкина, “относящиеся к ели мифологические представления получили развитие прежде всего у восточных славян (особенно – у русских и белорусов)”.
Ель-кормилица – Еленица народных заговоров-заклинаний, Елена Прекрасная русских сказок – ассоциировалась и с Матерью Сырой Землей, и с верховной общеславянской богиней Макошью, и с Марой-Мореной – богиней потустороннего мира.
Еловая ветка с густо разросшейся хвоей звалась в народе “матка, маточник, матерник, шапка, курина лапа”. Такие ветки подвешивались как оберег во дворе, закладывались под все четыре угла строящегося дома, “чтоб бурей не снесло”, чтоб стоял он прочно и долго и чтобы был в нем достаток.
“Стилизованное изображение “елочки” отмечается на коньке дома и резьбе наличников, – пишет этнограф-фольклорист Н. А. Криничная. – Этот узор повторяется в орнаментах на вышитых полотенцах, на глиняной посуде”.
Ель присутствует в росписи фронтона дома, наличников окон, ставен, на дверях, печке, сундуках, шкафах, прялках и других предметах домашнего крестьянского обихода.
Ель – хозяйка леса, защитница странника, охотника, грибника. Олонецкий договор с елью о ночлеге:
“Ель-еленица, красная девица, оборони от темненькой ночи”.
Во всех славянских языках слово “ель” – женского рода: ее конический силуэт ассоциировался с высокой стройной женщиной в традиционном народном наряде.
Ель – не только воплощение женского божества, но и символ женской судьбы.
“Зеленая ялиночка на яр подалася, молодая дивчиночка в казака вдалася”, – пели украинки.
“А елка, ты елка зеленая, та все тебе все сучья ветются, только у меня нету макушечки, макушечку мою бурею сломило” – пела в Калужской губернии русская девушка-сирота.
Образ мироздания
Пушкинскую белку из “Сказки о царе Салтане” (1831), что “под елкою высокой” “песенки поет, да орешки все грызет”, фольклористы недаром сравнивают с белкой Рататоск, бегающей по стволу мирового древа германо-скандинавской мифологии – ясеня Иггдрасиль.
В русской языческой мифологии ель – мировое древо и в силу своей “горной” конической формы – аналог мировой горы, и даже образ всего мироздания в целом: как на море не счесть волн, а на небе – звезд, так на ели – хвоинок.
Эту заведомо бессмысленную, невыполнимую работу в русских былинках, заговорах и заклинаниях заставляют выполнять чертей, вредоносные силы, болезни, детскую бессонницу:
“Поди, заря, в лес, сядь на елку, считай себе иголки. Там тебе дело, там тебе работка. Моего дитятка сердечного, знай, не задевай”.
Древнеславянские небесные божества елени (олени), идущие по кругу на вышитых полотенцах, на росписи керамических сосудов, выставив ветвистые колючие рога, – такой виделась вековая ель лесному путнику, забредшему под ее смолистый кров.
В беде и в радости, на празднике и на тризне, во все переломные моменты, во всякую пору жизни славянина его незримо осеняли эти распростертые ветви, как небесный свод над головой.
Крестное дерево
В восточнославянских заговорах ель – мировое древо, стоящее на море Окияне, на острове Буяне, у камня Алатыря, под ней сидят Христос, Богородица и святые.
По лесам бежала Божья Мать,
Куньей шубкой запахнув Младенца.
Стлалось в небе Божье Полотенце,
Чтобы Ей не сбиться, не плутать,
– писал И.А.Бунин: по славянским легендам, ель укрыла Богородицу от воинов Ирода, посланных в погоню, во время Ее бегства с Христом в Египет, за что получила благословение и была вознаграждена, оставшись навечно зеленой.
Церковное предание хранит свидетельства о явлении на елях чудотворных икон и о возведении часовен и церквей в местах, где росли такие ели.
“В Тверской области рассказывали, как однажды на ели нашли икону и отнесли ее в соседнюю деревню в церковь, но икона вновь возникла на этой ели. Тогда поняли, что Богородица хочет, что бы церковь была на этом месте” (Т. А. Агапкина).
“Образ “елочки” подчас закодирован в оформлении церкви или часовни”, – пишет Н.А.Криничная.
Действительно, русская церковь шатрового стиля напоминает ель, тем более что часто стоит окруженная елями. По наблюдению В.П. Орфинского, чешуйчатые деревянные главки русских северных церквей “являются стилизованным изображением шишки” и сами они “символизируют хвойное дерево”.
В северной еловой глуши, в чернолесье строились монашеские обители:
Где ельник сумрачный стоит
В лесу зубчатым, темным строем,
Где старый позабытый скит
Манит задумчивым покоем… – так начинается “Вирь” И.А.Бунина (1900).
Бывало, что сама ель становилась отшельнической кельей, как в бунинском стихотворении “Кончина святителя” (1916):
В епитрахили, в поручах,
с Распятьем,
От скудного, последнего тепла,
Навстречу чьим-то ледяным
объятьям
Выходит он из темного дупла.
Порою в православной богослужебной практике ель заменяла храм.
Оптинский старец Зосима вырезал на большой старой ели крест, чтобы под ним могли молиться келейницы. Моления под деревьями, на которых вырезан крест, помещение икон на деревья совершались вблизи святых мест (например, на озере Светлояр).
В Сербии и Македонии, если в селе не было церкви, освящалось дерево (запис, или богомолье), на коре которого вырезался крест; этот день отмечался как сельский престольный праздник, под записом совершались богослужения, под ним крестили детей, венчались, отпевали покойников.
Русские поговорки и былички также сохранили воспоминание о венчаниях “вокруг ели”: врачующиеся обходили ее с зажженными свечами.
Сербские эпические песни передают фольклорный мотив похорон под елью.
“У старообрядческого согласия бегунов в Пермской губернии, – пишет Т. А. Агапкина, – принято было прямо в лесу подкапывать корни большой ели, немного выворачивать ее из земли и в образовавшуюся яму класть тело умершего без гроба, а затем сажать ель на прежнее место, “яко будто век тут ничего не бывало”.
Практика похорон под елью еще в XIX веке была известна в Архангельской, губернии.
Символ праздника
В восточнославянской обрядности ель – атрибут ритуалов, оформляющих важнейшие этапы календарного года, жизненного цикла (свадьбу, похороны и др.) и хозяйственной деятельности.
“Всякий обряд совершался в моделируемом центре мироздания, у мирового дерева, и повторял акт сотворения мира, обновления космоса (в Новый год и другие праздники), обновления социальной жизни (свадьба и другие социальные обряды) и т.д,”, – пишет историк В.Я. Петрухин.
С течением столетий менялись детали обрядности, но не ее суть. Уже не люди шли в лес венчаться, крестить детей, отпевать умерших.
На смену обрядам с живыми деревьями (более древним, генетически связанным с культом священных рощ и ныне редко где сохранившимся), как впервые показал В.Я. Пропп в книге “Русские аграрные праздники”, постепенно приходили обряды с деревом, срубленным и принесенным из леса в селение.
Но и переместившись из леса в дом, ель – языческая владычица жизни и смерти, хозяйка мироздания, сохранила в народных представлениях свою магическую антропоморфность:
Теперь она нарядная
На праздник к нам пришла.
И свою былую роль центра космоса, оси мира: “Установление обрядового деревца в эти порубежные моменты придает ритуалам значение события, происходящего в центре мира (у мирового дерева)” (Т. А. Агапкина).
У русских, белорусов, реже – украинцев ель ставилась перед молодыми на стол во время свадебного пира, украшенная и воткнутая в миску с житом или в ритуальный свадебный каравай. Срубленную ель, часто украшенную цветами или лентами, устанавливали на могиле девушки-невесты.
У восточных славян срубленная и украшенная ель использовалась в качестве деревца масленичного, юрьевского, купальского, у западных – также великопостного (гаик, лето) и майского. Елки втыкали по бокам масленичных горок, на Троицу обводили овец вокруг воткнутой в кошаре елочки.
Рождественская ель
Рождественскую ель устанавливали в церкви на весь период от Рождества до Крещенья, ставили в доме на стол или на лавку в красный угол. Ее носили с собой колядники, обходившие дома на святки; тот, кто ее нес, звался коледарным царем.
Славяне верили, что рождественская ель защищает от болезней и стихийных бедствий, отгоняет злые силы. Она считалась подательницей благополучия, здоровья и богатства. По ней гадали: рано увядают, быстро осыпаются иголки – к беде, долго свежи, пушисты и зелены ветки – к долголетию, счастью и достатку в доме.
Ее украшали всеми плодами земли, чтобы в новом году они хорошо родились, – фруктами, орехами, колосьями, сластями, хлебной выпечкой, а также бумажными цветами, лентами, у болгар – полосками ткани с нашитыми на них монетами и зеленью.
Обряд украшения деревьев свечами, как отмечает академик Б.А. Рыбаков, существовал еще в Киевской Руси и имеет истоки в языческом поклонении Огню-Сварожичу.
“Русскому народу известно еще с древности жертвенное возжжение свечей на деревьях – Ильинская пятница”, – писал в 1932 году А. М. Ремизов, автор “Посолони”.
В христианские времена обычай украшать новогоднюю ель связывали с новозаветными дарами царей-волхвов новорожденному Христу и рождественской звездой, указавшей им путь в Вифлеем, а свечи были переосмыслены в духе церковной обрядности.
В каком лесу родилась елочка?
В Западную Европу обычай наряжать рождественскую ель пришел в правление Ивана III (1462-1506), вскоре после окончательного освобождения Руси от ордынского ига (1480), в пору расширения ее международных связей.
“Первое письменное упоминание об украшении елки было сделано в Латвии, в городе Риге, в 1510 году, – пишет американский этнограф П. Кампанелли. – Дерево было наряжено бумажными цветами, а вокруг него водили хоровод – до тех пор, пока купцы, устроившие этот явно языческий ритуал, не спалили его”.
В Риге тогда жили русские гости торговые с Псковщины и Новгородчины, да и рижские купцы часто хаживали с товарами на Русь.
В течение XVI-XVIII веков новый обычай распространился по другим ганзейским городам, по Германии, Скандинавии, Швейцарии. Особенно рано (в 1521 г.) он отмечен и особенно укоренился в Эльзасе, между Шварцвальдом и Вогезами, которые славились своими хвойными лесами; один из городов в Вогезах поныне зовется Танне (нем. “ель”).
Северная Европа в XVI веке переживала эпоху Возрождения с ее интересом к природе, пышными придворными празднествами, кардинальными реформами в садовопарковом искусстве – неудивительно, что новогодняя гостья на новом месте успешно прижилась.
Католическая церковь встретила нововведение в штыки.
“Среди прочих пустых затей, которые устраивают во время Рождества, забывая о Слове Божием, – рождественское дерево, или ель, которую ставят в доме и украшают куклами и сахаром”, – писал в 1640-е годы один видный богослов.
В 1660-е годы в Пфальце (Германия) отмечен первый на Западе случай украшения рождественского дерева свечами.
На Рождество 1841 года в Виндзорском замке нарядила для своих детей елку королева Виктория – и тем самым ввела моду на нее во всех европейских столицах. К концу 1840-х годов мода эта распространилась и в петербургской чиновной среде, что отмечено в раннем рассказе Ф. М. Достоевского “Елка и свадьба” (1848).
…Известен полуанекдотический, но реальный случай, когда Петр I выписал за большие деньги из Германии понравившиеся ему там необычные деревца с фигурными кронами; уже в России выяснилось, что это обыкновенные липы, только подстриженные.
Примерно так получилось и с его знаменитым указом об украшении домов еловыми, сосновыми и можжевеловыми ветками на новый, 1700 год.
“Обычай рождественского деревца, пришедший к славянам из Германии, нашел активную “поддержку” на местной славянской почве”, – отмечает Т. А. Агапкина: чем-то экзотическим, необычным он был лишь для столичного чиновничества и высшего света.
Новогодняя елка, родившаяся в русском лесу, вернулась в родные края.
Сейчас модно придумывать “места рождения”, “адреса” Деду Морозу, Снегурочке. “Местом прописки” рождественской ели вполне мог бы стать город Ельня в “смолистой” Смоленской области или, скажем, тот же Елец.
Кстати, именно в Ельце, как известно, явилась завоевателю Тамерлану в августе 1395 года Богоматерь и повелела уходить с Русской земли, и именно под Ельней в августе – сентябре 1941 года были разгромлены девять немецких дивизий. Успешная Ельнинская операция стала одной из первых провозвестниц будущей Великой Победы.
Вот и не верь после этого, что ель – дерево, благословленное Богоматерью, Небесной Заступницей Руси.
Ель – древо Велеса
Ель с очень давних пор почиталась как священное древо. Люди полагали, что в ели, остающейся зелёной даже зимой, живёт дух леса. Кто?
Конечно же, Велес, само имя коего звучит созвучно его священному древу. У духа леса много имён. Поскольку он – Властитель лесов и сам живёт в лесу еловом, его и кличут Велесом-лесовиком.
И зимою он особо сердит: бродит “дедом – до колен борода” по долам и горам. Где он идёт – там лес трещит, потому его зовут Мороз Трескун. И в конце года он – Старик Годовик. В начале же года он – Новый год. Лишь только Солнце ярое припечёт – рождается он из-под снега дитём малым. И зовут его тогда Молодым Ярилою. Летом он в силу входит, а к зиме опять становится Дедушкой Морозом.
И заметим, что в родственном языке (английском) “god” (произносится: “год”) – значит “бог”. Получается, что радуясь Новому году, мы радуемся Новому богу: молодому Велесу-Яриле… Хэппи нью… Ярила!
И не его ли, молодого Велеса-Ярилу (Велияра), мы видим на новогодних открытках рядом с Дедом Морозом и его внучкою Снегурочкой?
А сама ёлка, которую мы украшаем шарами так, будто представляем её мировым древом с планетами? И складываем под ним подарки, как делали и наши предки, принося требы Велесу? И ждем от него в ответ чудес, исполнения желаний, подарков?
Безусловно, древо Велеса – ель в северной традиции – суть мировое древо, соединяющее миры. Например, в скандинаво-германской “Элле” мировое древо Иггдрасиль имеет несколько образов. В мире богов (славянской Ясуни) – это Ясень, а в мире Нави – это образ мирового древа Хель (то же, что и наша Ель).
То есть ель связывает нас с Иномирьем, Навью, и потому мы разбрасываем еловые ветви, провожая усопших. Ведь и в “Книге Велеса” говорится о том, что Велес провожает их в “благие свои чертоги”, а потом они “улыбаются нам звёздами из Ирия”.
И эти же звёзды, и поминальные свечи (как на алтаре) мы зажигаем на новогодних ёлках. В старину же на вершине ёлки устанавливали звезду семиконечную, как знак Велеса Семиликого.