Институт благородных девиц Петербурга

Петра I сегодня принято ругать: дескать, и самодур, и диктатор, и пол-России загубил ради своих реформ. Однако в одном ему, бесспорно, стоит отдать должное: системное образование в России началось именно с него. Его эстафету подхватили не супруга, не дочь и не внук, а немецкая принцесса, взошедшая на престол под именем Екатерины II.

Следуя советам своих друзей по переписке — Дидро и Вольтера, французских философов-энциклопедистов, — она очень старалась быть прогрессивной монархиней.

А поскольку на дворе стояла эпоха Просвещения, Екатерина II, желая соответствовать общеевропейскому уровню, взялась просвещать своих подданных, в том числе и женского пола. 5 мая 1764 года высочайшим указом был учрежден Смольный институт благородных девиц — первое в России высшее учебное заведение для девочек, в котором императрица надеялась взрастить совершенно новый тип женщин.

Дурной пример заразителен

Екатерина II не питала осо­бых иллюзий по поводу основ­ной массы своих поданных, полагая, что те погрязли в не­вежестве. Однако, читая Рус­со, она также была уверена в том, что «нет врожденных по­роков и злодейств, но дурные примеры их внушают». Кто внушает дурные примеры де­тям?

Конечно же, их родители. Следовательно, младшее, не­испорченное поколение надо изымать из тлетворной среды и помещать в среду благопри­ятную, каковой могли стать всевозможные закрытые ин­ституты, пансионы и военные корпуса. Там и предполага­лось воспитывать «юношество обоего пола», растить из них полезных членов общества.

Перед наставниками Смольного института стояла и еще одна немаловажная за­дача, к тому же впервые по­ставленная в России: «Дать государству образованных женщин и хороших матерей». За ее реализацию взялся не кто-нибудь, а Иван Иванович Бецкой — личный секретарь Екатерины II, которому им­ператрица вверила руковод­ство всеми учебными и вос­питательными заведениями Москвы и Санкт-Петербурга.

Бецкой половину жизни про­вел в Европе, получил там прекрасное образование. Собственно, идея о создании «новой породы людей» при­надлежала ему. Он надеялся «вывести» ее искусственно — путем должного воспитания, в которое он верил безогово­рочно, полагая, что «душа ре­бенка подобна воску, на кото­ром можно писать что угодно».

На бумаге его рассужде­ния выглядели гладко. Но в случае со Смольным инсти­тутом все обернулось, по сути, настоящим социальным экспериментом над людьми. И довольно жестоким экспе­риментом.

Леди совершенство

Во времена Екатерины II в Смольный институт прини­мали исключительно девочек дворянского происхождения. Их забирали из семей в 6-летнем возрасте под расписки от родителей, что те ни при каких обстоятельствах не потребуют дочерей назад. И следующие 12 лет воспитанницы проводи­ли в стенах института — быв­шего Смольного монастыря.

При этом они не имели права навещать своих родных — ни в каникулы, ни по праздникам. Их не отпускали даже на похо­роны, чтобы проститься с близ­кими! Лишь тем девочкам, чьи родители жили в Петербурге, дозволялись редкие свидания с ними — в обязательном при­сутствии классной дамы. Всем прочим оставалось лишь пере­писываться с домашними.

При этом вся корреспонденция вы­читывалась наставницами, и жалобы оттуда вымарывались в первую очередь, ведь устав Смольного института требо­вал, чтобы «дети всегда имели вид бодрый, веселый и до­вольный». Столь естествен­ные грусть и тоска по дому тут злобно высмеивались и потому быстро изживались. По сути, переступив порог Смольного, девочка порывала все связи со своей семьей: отныне ее домом становился институт. Немудрено, что, оказавшись в такой «благоприятной среде», воспитанница быстро забыва­ла дом и его устои.

Но, надо отдать долж­ное, при Екатерине II обра­зование смолянкам и правда давали достойное. Девушки учились рисованию, музыке, рукоделию, штудировали ино­странные языки, арифме­тику, историю и географию. Им даже преподавали опыт­ную физику! Учили искусству стихосложения, основам ис­кусствоведения: они должны были разбираться в геральди­ке, архитектуре и живописи.

Их вывозили в театры. Сло­вом, преподаватели всеми силами делали из своих воспитанниц парфеток, что в пе­реводе с французского озна­чает «совершенный». Ради этого результата можно было терпеть те спартанские усло­вия, в которых вынуждены были жить девушки. По край­ней мере, они знали, ради чего все их мучения. По окон­чании института их ждал удач­ный брак, потому как на рынке невест смолянки были в цене.

Они могли получить службу при дворе, стать фрейлинами или же остаться преподавать в том же Смольном, ведь здесь преимущественно учились де­вушки из знатных, но обеднев­ших дворянских родов.

Амбициозная задача

Все изменилось, когда бразды правления в свои руки взяла супруга Павла I — Мария Федоровна. Для начала она упростила прием в Смольный. Если прежде туда надо было держать экзамен по русскому и французскому языку, то те­перь стало достаточно иметь нужное происхождение и хо­рошо знать религию. Число воспитанниц сильно возрос­ло — с 200 до 800.

Принимать в Смольный теперь стали не с 6, а с 8 лет, да и на происхождение начали закрывать гла­за: при институте появились так называемые мещанские отделения. А вот срок обра­зования, наоборот, сократил­ся, с 12 до 9 лет. Но главное, совершенно изменились об­разовательные цели этого учебного заведения.

Екатерининский институт благородных девиц в Санкт-Петербурге

Раньше там готовили в первую оче­редь женщин, способных ак­тивно и полноценно участво­вать в общественной жизни государства. Теперь же перед смолянками была поставле­на другая «амбициозная за­дача» — стать покладистыми женами. Почувствуйте, как го­ворится, разницу: во времена Екатерины II девушкам следо­вало читать книгу «О должно­стях человека и гражданина», а во времена Марии Федоров­ны — «Отеческие советы моей дочери».

Образовательная про­грамма заведения претер­пела серьезные изменения.

Девушки по-прежнему танце­вали, музицировали, рисова­ли, занимались гимнастикой и домоводством. Но опытная физика была забыта раз и на­всегда. И если бы только она! Все естественные науки ис­чезли вместе с нею. Даже блок гуманитарных наук претерпел чудовищную трансформацию.

Строго говоря, девиц вообще перестали учить чему-либо. В институте отсутствовала библиотека. И даже Пушкина и Тютчева смолянки изучали, не читая их стихов. Они зна­комились с произведениями поэтов в вольном пересказе своих наставниц, с которыми не то чтобы спорить, а просто и разговаривать было нельзя.

С изучением языков тоже вы­шла накладка: бывало, что и через 3 года штудирования немецкого не все воспитан­ницы могли толком читать на нем. Но никого это не смущало — главное, что внешне все выглядело очень пристойно и благообразно.

Строем – марш!

Смолянки полностью со­ответствовали новым тре­бованиям: девушки были кромны, аккуратны и дисци­плинированны. Всюду и везде их водили строем:

«Куда бы мы ни двигались, мы выступа­ли как солдаты — бесшумной стройной колонной. В столо­вую туда и назад строились восемь раз, по часу тратили, отправляясь на прогулки и в церковь», — вспоминала одна из воспитанниц Смольного, Елизавета Цевловская.

Их пребывание в стенах института было жестко ре­гламентировано: они жили словно в казарме. Подъем в 6 часов утра. Вставать нуж­но было незамедлительно: с тех, кто позволял себе за­держаться в постели хоть на минуту, дежурные безжа­лостно сбрасывали одеяла. После построения к 7 часам утра воспитанницы шли на молитву. И только потом в столовую, где их ждал скуд­ный завтрак.

Кормили смоля­нок из рук вон плохо — порой они просто голодали. Таким образом в них воспитывали привычку к самоограниче­нию. И по той же причине в их спальнях толком не топи­ли: зимой там температура опускалась иногда до +8°С.

Физические наказания в Смольном отсутствовали, но классные дамы умели за­деть воспитанниц за живое и без рукоприкладства: деву­шек лишали обеда или ужина, прикрепляли к их одежде так называемые позорные чул­ки — доказательство плохо вы­полненной штопки, оставляли стоять во время всех уроков…

Так смолянки и жили: в хо­лоде, голоде, без права на об­щение с близкими людьми, да еще и лишенные возможности покидать территорию инсти­тута. Да-да, о выездах в теат­ры было забыто раз и навсег­да. Чтобы уберечь девушек от влияния тлетворной среды, их перестали вообще выпускать куда-либо дальше Смольного и прилегающих к нему терри­торий, обнесенных высоким забором.

На прогулки они выходили все тем же строем, разбившись по парам, и под присмотром классных дам ходили по институтскому саду в течение получаса, а потом возвращались в здание. Един­ственный выход за ограду был раз в год, во время летней прогулки в Таврический сад, из которого предварительно выставляли всех посторонних. И так изо дня в день в течение 9 лет. Согласитесь, это куда больше похоже на тюремное заключение, чем на учебу в престижном учебном заведе­нии.

Не троньте милорда!

Лишенные каких-либо социальных контактов, смо­лянки полностью выпадали из реальной жизни. Они по­нятия не имели о том, что происходит за оградой ин­ститута, и питались теми све­дениями, которыми их потче­вали наставницы. Учитывая, что те, как правило, были не­замужними дамами хорошо за 40 лет, можно себе пред­ставить, какие правила и взгляды девушки усваивали с их подачи.

Например, они точно зна­ли, что надо любить Бога и царя. Но даже и эта любовь приобретала какой-то экзаль­тированный оттенок. Визит императора или кого-нибудь из членов его семьи в Смоль­ный институт становился на­стоящим событием в жизни воспитанниц, к которому они фанатично готовились:

Ин­ститутки собирали и тщатель­но хранили кусочки жаркого, огурца, хлеба со стола, за которым обедал государь; выкрадывали платок, который разрезался на маленькие ку­сочки и распределялся меж­ду воспитанницами, носив­шими эти талисманы у себя на груди

Уже зная об этом, Александр II сам отдавал ин­ституткам платок с просьбой: «Со мной делайте что хотите, но Милорда (собаку. — Ред.) моего не трогайте, не взду­майте стричь у него шерсть на память!» Так вспоминала визит Александра II одна из смолянок.

Смольный институт благородных девиц. 1917 год

И если уж сам импера­тор знал о привычках бла­городных девиц, то осталь­ные и подавно: за забором Смольного его воспитанниц презрительно именовали «институтками», обозначая этим словом полный отрыв от реальности. Само учебное заведение люди переимено­вали в Институт бестолковых девиц. Да, собственно, таковыми барышни и выходили оттуда: дома им приходи­лось учиться заново, при­чем самым простым вещам.

Например, не шарахаться в сторону, завидев на улице какого-нибудь пьянчугу: тот совсем не обязательно яв­лялся сосудом зла. Или не ждать предложения руки и сердца после одной польки на балу. Тем не менее, даже обзаведшись такой репута­цией, фабрика по производ­ству «кисейных барышень» продолжала работать вплоть до 1917 года, успев сделать целых 85 выпусков «женщин нового типа».