История школы и образования в России

Еще каких-нибудь 100 лет назад выражения «выбиться в люди» и «получить образование» являлись синонимами. А профессия учителя была по-настоящему уважаемой и почетной, и как действительно развивалась история школы в России и в мире в целом.

Владимир Маковский. В сельской школе

Сегодня школу принято ругать. Все-то в ней не так: и программы, и система оценок, и преподаватели. Да, конечно, современная педагогическая система далека от идеала. И все же не слишком ли быстро мы привыкли относиться к школьному образованию как к само собой разумеющейся услуге, которую нам бесплатно (!) предоставляет государство? Прежде о таком можно было только мечтать.

Вспомните того же Михаила Ломоносова, который «для приобретения большого знания и учености» явился в Москву из Холмогор, преодолев 1168 км за три недели. Это ли не подвиг во имя учебы? Конечно, вы можете сказать, что такой героический Ломоносов — один на всю Россию, если не на весь мир. И ошибетесь…

История школы на Руси

Так что знания — это дей­ствительно сила, и еще ка­кая. Просто большинство из нас сегодня об этом забы­ли. Что ж, стоит об этом на­помнить, как и о том, что с тех пор, как на Руси появи­лись первые школы, учеба в них считалась привилегией!

Российская система об­разования ведет свое летоисчисление с возникновения христианства на Руси. В «По­вести временных лет» сказа­но, что в 988 году князь Вла­димир «послал собирать у лучших людей детей и отда­вать их в обучение книжное». Матери этих первых учени­ков, кстати, «плакали о них, как о мертвых». Стало быть, прежде на Руси такого не во­дилось.

Хотя, конечно, гра­мотные люди были и раньше, но именно князь Владимир дал старт русскому систем­ному образованию, а Яро­слав Мудрый его дело про­должил. В 1030 году, придя в Новгород, он «събрав от ста­рост и от попов детей 300» и велел их «учити книгом».

Обратите внимание: право учиться получили лишь дети священнослужителей и знат­ных горожан. То есть с само­го начала школы были эли­тарными заведениями, пред­назначенными для отпрысков князей, бояр, дружинников и духовенства. И учились там только мальчики.

Мастера грамоты

В XII столетии школьная программа расширилась: к чтению прибавились письмо и… хоровое пение. В круп­ных городах под патрона­жем церкви стали появляться «школы книжного чтения»: их выпускники шли потом на «государеву службу» чтецами или писарями.

Все шло своим чередом. Но в 1237 году на Русь при­шел Батый. 250 лет монголь­ского ига свели практически на нет успехи русского обра­зования. Так, тверской князь Михаил в XIV веке отправился обучаться грамоте аж в Нов­город: в родной земле учите­лей не нашлось…

А столетием позже Новго­родский архиепископ Генна­дий, набравшись смелости, бил челом митрополиту Си­мону и самому Ивану III: про­сил «завести училища» «ради своей чести и спасения зем­ли Русской от позора», ибо вовсе перевелись «ученые» люди, даже священники не разумели грамоты. К Генна­дию прислушались, тем бо­лее что Иван III наконец изба­вился от ордынцев.

Первопечатник Иван Федоров

Снова стали открываться школы, но теперь частные, где в роли учителей — «ма­стеров грамоты» — выступа­ли мужчины-священники, которые принимали учеников у себя на дому.

Право об­учаться получали лишь маль­чики, прошедшие серьез­ный отбор. Учителя занима­лись только со смышлены­ми детьми, которым пред­стояло выучить алфавит и научиться читать и писать по церковным книгам вроде часослова. Других тогда не было: первый букварь — от первопечатника Ивана Фе­дорова — появился лишь в 1574 году!

Тесты для педагога

Весь процесс обучения в таких школах занимал 3 года. Первый из них уходил на то, чтобы ребятишки научились выводить не только сами буквы, но и их полные назва­ния — аз, буки, веди, фита, ижица и т. д. Второклассни­ки весь год упражнялись со­ставлять слоги, а полноцен­но читать и писать дети начи­нали лишь в третьем классе.

И все 3 года родите­ли учеников, осознавая, что «велика бывает польза от учения книжного», платили «мастеру грамоты» кто чем мог — деньгами, продуктами или одеждой. То есть даже такое образование было платным!

Кстати, не только ученики проходили «тестирование», но и будущие педагоги: о ха­рактере кандидатов на «ва­кансии» учителей расспра­шивали их знакомых и сосе­дей. И тем, кто отличался же­стокостью или агрессивно­стью, в месте отказывали. Стоглавый собор в 1551 году четко дал рекомендации на сей счет: в учителя брать «добрых духовных священни­ков и дьяконов и дьяков, же­натых и благочестивых, иму­щих в сердцы страх Божий».

Но даже эти добрые пе­дагоги со страхом Божьим в сердце секли своих учеников почем зря. Ведь никакой си­стемы оценок еще не суще­ствовало. Выучил урок — мо­лодец. Не выучил — подстав­ляй спину. И это оставалось нормой долгие века.

Мода на иностранное

В XVII веке стало ясно: чтения и пения образован­ному человеку недостаточ­но. Поэтому к обязатель­ным предметам добавились грамматика, астрономия и землемерие — смесь геогра­фии с геометрией. Разуме­ется, таким набором могли похвастаться только «элит­ные» школы в крупных го­родах. Уезды и волости по-прежнему пели хором под руководством священников.

Морган Вестлинг. Сельская школа

С восшествием на трон Петра I образование ста­ло все больше приобретать светский характер — к вя­щему недовольству церкви, не желавшей терять доход от учеников. Но царь, презрев эти настроения, приказал от­крыть в уездных городах на­чальные училища для де­тей 10-15 лет всех сословий. В них могли учиться даже кре­постные — при условии, что помещик платил за них.

По­явились «цифирные школы», где проходили основы ариф­метики, а также «профтех­училища», выпускающие ме­таллургов, аптекарей, пере­водчиков или моряков. Пре­подавать туда, за неимени­ем отечественных специали­стов, зазывали иностранцев: немцев, голландцев, фран­цузов.

Так появилась мода на иноземных гувернеров, кото­рые, сказать по правде, по­рой ничего, «кроме природ­ного языка своего», не зна­ли. Но русские дворяне все равно им были рады и щедро платили за их сомнительные услуги: пристроено дитя по-людски — и ладно.

О пользе порки

Профессиональных пе­дагогов в России начали го­товить лишь в 1779 году, ког­да при МГУ открылась первая учительская семинария. Од­нако методы преподавания у этих молодых специалистов остались прежними: помень­ше пряников, побольше кну­тов.

Учитель тогда был царь и Бог, который требовал бес­прекословного подчинения. Требовать-то требовал, а вот получал редко, ведь подрас­тающему поколению боль­ше свойственно бунтовать, нежели слушаться.

Наказание учеников розгами

Поэто­му под рукой учителя поми­мо указки всегда были розги или линейка, которой можно было пребольно огреть нерадивого ученика. Лупили, правда, только мальчиков. Тех же девочек-смолянок не трогали, хотя могли оттаскать за уши или отрезать косы.

Пушкин, которого, кста­ти, в Царскосельском лицее никогда не били (устав заве­дения не допускал рукопри­кладства, но разрешал дер­жать учеников по три дня в карцере и оставлять их без обеда и ужина), считал, что «уничтожение телесных на­казаний необходимо. Слиш­ком жестокое воспитание де­лает из воспитанников пала­чей, а не начальников».

Еще в начале XX века хоро­шая порка считалась луч­шим способом привить при­лежание и любовь к обуче­нию. Что такое розги, хоро­шо знали даже дворянские отпрыски, учившиеся в пре­стижных гимназиях.

Вялые дискуссии на тему отмены телесных наказаний в учебных заведениях велись больше полувека, но отме­нили их лишь после револю­ции — в 1917 году.

Большевики не только по­кончили с тотальной неграмот­ностью в стране, но и транс­формировали образ учителя: из деспота он превратился в справедливого и нравственно безупречного наставника, об­разец для подражания.

Что ж сегодня в России все грамотные, все знают свои права. Поэтому мы хо­тим, чтобы учителя не толь­ко учили наших детей, но и нянчились с ними — нахо­дили к ним подход, учитыва­ли их слабые и сильные сто­роны. И когда у педагогов, не дай бог, что-то не получает­ся, кричим:

Как же так, это же ваша работа!

Но нет: учи­тель — это своего рода про­водник, навигатор, указыва­ющий путь, однако идти по нему ученики должны сами. Ибо научить нельзя, но можно научиться.

Николай Кюнг и школа Бухенвальда

Если вы не учились в подмосковном Подольске, в школе № 4, то вряд ли вы слышали имя ее бывшего директора — Николая Кюнга. И это большое упущение: этот человек заслуживает всероссийской славы, без преувеличения.

Фамилия Кюнг досталась Николаю от отца — Фридриха Кюнга, сыровара, явившегося в Россию из Швейцарии по приглашению смоленской помещицы Ивановой. Он прибыл не один, а в сопровождении 200 своих коров. Иванова планировала начать делать сыры по швейцарской технологии, но революция спутала ей все карты. Что стало с ней дальше, неизвестно, а вот Кюнг остался в России.

Кюнг Николай Федорович

К тому времени он уже совершенно обрусел: женился на местной крестьянке, для чего крестился в православную веру под именем Федор, и завел восемь детей. Николай родился в 1917-м: он был младшим и самым смышленым ребенком в русско-швейцарской семье. Уже в 9-летнем возрасте мальчик учил местных крестьян читать и писать. Тогда он и понял, что его призвание — быть учителем. Закончил Вяземское педучилище и стал работать историком в школе.

Но пришла война… Уже в ноябре 1941 года в боях под Ковелем (Волынская область Украины) Кюнг был ранен и попал в плен. Его переправили в Дрезден, где у Николая появилась возможность обрести свободу: для этого ему надо было лишь сказать, что он швейцарец, и тогда бы его отправили на историческую родину. Кюнг же предпочел разделить судьбу товарищей. Так он оказался в Бельгии на каменноугольной шахте, откуда спустя год — за саботаж и помощь другим пленным в организации побега — его перевели в Бухенвальд.

Про Бухенвальд говорили, что выйти оттуда можно только через трубу крематория. Это было страшное место. Но именно там возник Интернациональный подпольный комитет — один из самых яростных очагов со­противления фашизму в концентрационных лагерях.

Что могли сделать заключенные — изможденные, бесправные люди? В условиях лагеря — очень многое. Например, испортить оборудование, не вызывая подозрений, собрать и спрятать радиоприемник, чтобы получать вести с фронта, поддержать товарища, упавшего духом, а еще организовать школу для малолетних узни­ков. Преподавателей для нее собирали по всему лагерю.

Так у детей появился историк и географ — Николай Кюнг, словесник — Никодим Федосенко, биолог — Михаил Левшенков и даже учитель музы­ки — Яков Гофтман, бывший артист Ростовского цирка.

Подпольщики каким-то невероятным образом раз­добыли карандаши, бума­гу, мел, соорудили классную доску из фанеры — и уро­ки начались. Это была самая настоящая школа с домаш­ними заданиями, но стро­го засекреченная.

Прове­дай эсэсовцы о том, что ма­лолетние унтерменши учат­ся, то есть позволяют себе оставаться людьми в нечело­веческих условиях, их бы не­замедлительно отправили в газовую камеру. Как и учите­лей. Но школа проработала целых восемь месяцев — до самого освобождения Бухенвальда. И фашисты так и не узнали о ней…

Казалось бы, подума­ешь — школа, разве стоила она того, чтобы рисковать жиз­нью? Для тех, кто в ней учил­ся и преподавал, однозначно стоила. Потому что занятия в ней давали людям главное — желание жить и надежду.

На первом уроке, состоявшемся 1 сентября 1944 года во фли­геле «А» восьмого блока, Ни­колай Кюнг сказал:

Поздрав­ляю вас, дорогие дети, с на­чалом учебного года. Желаю вам следующий новый учеб­ный год начать в своих род­ных местах и сидеть за насто­ящими партами с настоящими учебниками.

К счастью, для многих это пожелание сбылось.

Николай Кюнг вернул­ся домой — к преподава­тельской деятельности. Всю жизнь учил детей истории и географии и рассказывал им о своих учениках в полосатых робах, которые выходили к школьной доске, несмотря на смертельную опасность…